Я прервал его невнятную исповедь:

— Ясно, но ты все равно контра получаешься, и придется тебя сдать куда надо.

Петренко вздохнул, не расслышав иронии в моем голосе.

— Но если мне поможешь скупщика взять, — проговорил я заговорщически, — то, может, и отпущу тебя.

— А что надо делать? — с надеждой спросил копатель.

— Поможешь арестовать этого скупщика. В храм войдем вместе, ты — вроде как всегда. Я чуть сзади незаметно. Ты продашь парабеллум, после я возьму скупщика. Только смотри, без глупостей. Если что — дырку тебе в спине проделаю. Мне не в первой по преступникам шмалять.

Я стрелял, и по мне стреляли. Всего в двух жизнях уже и не перечислишь.

— Вот-те крест, начальник. Сдам я его тебе и глазом не моргну. Не нравится он мне самому.

— Почему?

— Я же говорю, морда наглая, как у Гитлера. Не удивлюсь, что он главный, а батюшка вообще у него в помощниках ходит. Хитро у них всё там.

Мы, наконец, дошли до машины. Я усадил задержанного на переднее сиденье. Руки пока развязывать не стал. Пристегнул его еще ремнем безопасности, прикинув петлю через шею на всякий пожарный. Теперь он и дернуться не сможет, чтобы не придушить себя.

Доехали до храма. Остановил «Волгу» метрах в ста в леске, чтобы не шуметь двигателем.

— Дальше пешком, — скомандовал я и вытащил задержанного из машины, развязал ему руки. — Шагай. И помни, что как бы ты быстро ни бегал, пуля всегда догонит.

Я кивнул на свой карман ветровки, где оттопыривался ствол, направленный на Петренко.

— Да мне зачем бегать, начальник, мне шкура дорога. Сдам я тебе молодого. Будьте спокойны. Только потом обещание свое выполнить не забудьте... Лады?

— Вперед, — я тихонько подтолкнул Петренко.

Тот засеменил к храму. Я шел позади. Вот и знакомое здание. Всегда замкнутые створки двери главного входа в этот раз чуть приоткрыты. Хорошая примета. Значит, у подручного батюшки есть ключ. Похоже, он ждет внутри.

Адреналин пробежал по спине мурашками. Может, подмогу вызвать? Нет. Некогда. Пока в город смотаюсь и обратно, гад может что-нибудь заподозрить и уйти. Тут работает золотое правило — куй железо, не отходя от кассы. Ждут его в четверг вечером — надо появиться.

Мы вошли внутрь. Тишина. Я вытащил пистолет из кармана и указал стволом на коридор, мол, иди, показывай, где там бандит спрятался.

Копатель зашагал знакомым ответвлением в сторону того самого закутка, в котором мы в засаде сидели неделю назад. Полумрак вырос стеной и мешал видеть детали. Я осмотрелся. Вроде засадой не пахнет. Только где-то скребется мышь. А может, и крыса.

Вот и закуток. Петренко обернулся на меня и взглядом показал, что нам туда. И правда старался никого не спугнуть. Я остановился и принял стойку охотничьего пса. Палец невольно чуть притопил спусковой крючок, выбирая его свободный ход. Этого гада я точно не упущу. Если что, пальну по коленям сразу. Хватит с нас неудач...

Петренко нырнул в закуток.

— Здрасти! Это я, — голос его чуть подрагивал, но пытался выдать беззаботные приветственные нотки.

— Принес? — ответил ему голос помоложе.

Твою мать! Я сразу узнал этот голос. Не может быть! И еле сдержался, чтобы не влететь в комнату.

Спокойно... Задержал дыхание. Надо брать гниду с поличным. Пусть сделка состоится чин по чину. А потом... Вот тварь! Не думал, что он окажется крысой. Так вот почему банда Арсения знала расположение моих групп и так лихо нас обезвредила. Этот урод все им сливал с самого начала. А мы его еще возле себя держали...

— Сегодня не густо, — грустно проговорил Петренко, послышалось шуршание развязываемого рюкзака. — Только «Парабеллум».

— В следующий раз из-за одного ствола не приходи, — хмыкнул его собеседник. — Лишний раз меня и себя палить только. Накопишь, тогда сбывай.

— Да мне деньги щас нужны, — плаксиво пробормотал копатель.

— За такую гниль — червонец, — отрезал голос.

— Как — червонец? В прошлый раз четвертак был.

Петренко торговался чистосердечно, будто и забыв, что я тут застыл за стенкой. Очень уж старался.

— Ствол ржавый, да, скорее всего, ремонт потребуется. Ну так что? Продаешь?

— Забирайте, — вздохнул Петренко (вот артист, только бы не переиграл, а то еще торговаться продолжит и спугнет скупщика).

Послышалось шуршание. Судя по всему, обмен прошел. Пора. Я тихо шагнул вперед, но тут из закутка вышел Петренко, держа в руках десятирублевую купюру.

Я гневным молчаливым взглядом указал ему на проем, откуда он вышел. Мол, зайди обратно. Но паразит сообразил, что сейчас мне важнее добыча покрупнее, чем он — мелкая сошка, и попятился назад. Да хрен с ним. Ложить сейчас его мордой в пол — себе дороже выйдет. Лишний шум сейчас совсем не к месту, ведь противник в закутке вооружен пистолетом Макарова, это я точно знал. Сейчас главное — главаря взять и в живых остаться. Потом найду копателя, а пока охота на крысу в приоритете.

Я влетел в комнату и ткнул стволом в темную фигуру, что замерла, увидев меня:

— Стоять, сука! Руки в гору! Шевельнешься — труп!

Сзади послышались пришаркивающие шаги убегающего Петренко.

— Вы что? Андрей Григорьевич? — проговорила фигура. — Это же я. Валера Шубин...

Глава 23

— Я вижу, что не дед Мороз, — процедил я. — Руки подними.

Валера не реагировал, будто не воспринимал меня всерьез.

Бах! — я сделал предупредительный выстрел, но не вверх, как полагается, а чуть левее уха Шубина, для острастки.

Пуля высекла искры о каменную стену у него за спиной. Звук в замкнутом помещении получился оглушительный. Резанул по перепонкам так, что я поморщился, а Валера от неожиданности схватился за голову. Может, это обманное движение, чтобы вытащить пистолет? Или ему действительно так хреново?

Я решил не рисковать и тут же двинул Шубина ногой в живот, пока тот стоял зажмурившись.

Удар получился чувствительный. Вложил я в него все свои восемьдесят плюс. Более легковесный опер отлетел к стенке, будто мячик, и сложился пополам. Что-то завывал и матерился. Не дав ему опомниться, я навалился сверху, перевернул его на живот и придавил к полу коленом. Приём прошёл, противник повержен.

Схватил за кисть и локоть и завернул руку, которую он настырно попытался просунуть под куртку. Вот падла, за пистолетом полез! На всё пойдет? Но не тут-то было. Я заломил сустав так, что слышно было, как он хрустнул, а Шубин завыл.

— Больно! А-а-а… Пусти!

— А я тебе говорил! Сам виноват, что руки не поднял, — прошипел я. — Не люблю, когда меня задержанные не слушаются.

— Почему я задержанный, я же свой…

Я пристегнул кольцо наручников на заломленную руку, стиснул скобой потуже запястье, чтобы подлец шевельнуть кистью не мог, завел за спину вторую руку, щелкнул другой дужкой. Есть. Теперь можно и поговорить.

Я встал, но подняться Шубину не помог. Тот кряхтел со скованными за спиной руками. Завозился на полу, постанывая, но просить или требовать ничего не стал. Извозюкался в земле и, наконец, встал.

— Рассказывай, — я кивнул на валявшийся на полу “Парабеллум” и заодно разоружил задержанного.

— Да что рассказывать? — хмыкнул тот, все еще кривясь от боли. — Нашел я этот пистолет раритетный. Хотел сообщение в дежурку сделать, и сдать, как полагается.

— Мне можешь не врать. Знаешь же, что не поверю.

— А мне ваша вера не нужна, — оскалился гаденыш, но при этом не переставал называть меня на «вы». — Главное, чтобы другие поверили. У вас на меня ничего нет. Вы это прекрасно понимаете.

— Ничего, — я плюнул ему под ноги. — Петренко найду, и по-другому запоешь. Так вот кто у нас крысой оказался. А я голову ночами ломал, как так батюшка у нас из-под носа арсенал увел? Будто знал, где мои группы засели. От тебя знал, сволочь.

— Не знаю никакого Петренко, — ухмыльнулся опер. — Уверен, что и он меня не знает. А к батюшке я отношения не имею. Его люди вообще-то в меня чуть гранату не швырнули.