— Обратите внимание, граждане, — махнул я рукой пожилой паре, что глазела на нас с изумлением. — Гражданин Юрченко, будучи в нетрезвом состоянии, напал на сотрудника милиции при исполнении.

Соседи, почувствовав, что пахнет жаренным (видно, тоже побаивались Юрченко), мигом скрылись за досками забора.

Но мне их кратковременного присутствия было вполне достаточно. Главное, чтобы Юрченко проникся ситуацией. А он, как бы громко ни пыхтел, мои слова отлично расслышал.

Я придавил коленом его к земле, завернул руки за спину и застегнул на запястьях наручники.

— За что? — вопил тот. — В собственном доме менты крутят!

— Было бы за что, вообще пристрелил бы, — процедил я. — А так посидишь сутки в обезьяннике. Для профилактики, так сказать.

— Не имеете право! — он вдруг снова стал называть меня на «вы». — Я буду жаловаться в прокуратуру!

— Могу адрес подсказать, — хмыкнул я. — И телефон.

Я выволок его на улицу и посадил в машину. Лишившись родных стен, да в оковах, Юрченко вдруг присмирел. Сопел, вздыхал и бубнил под нос что-то про беспредел милиции.

Честно сказать, он меня здорово раздражал. Сам напросился. Увезу в отдел. Там сдам участковым, те мигом нарисуют какой-нибудь левый протокольчик, например, за нахождение в пьяном виде в общественном месте.

Чую, что-то Леня недоговаривает. Надо будет с ним в «казематах» более детально поработать. Но это утром.

Минут через двадцать вышла Света. Лицо озабоченное, морщит лоб.

Мы отошли в сторонку:

— Чем обрадуешь?

— Антонина боится мужа, — ответила она.

— Это и без психологии ясно, — улыбнулся я.

— Я так и не смогла ее разговорить. Но она переживает по поводу сына. Это ее прямо гложет. И видно, что винит в чем-то мужа…

— А вот это уже интересно. Что еще рассказывала?

— Что Юрченко частенько ее покалачивает. Заявление, конечно, она на него наотрез отказалась писать, но обмолвилась, что раньше сын за нее заступался. А теперь некому. Даже расплакалась.

— Хм-м… Сколько Вадиму было? Пятнадцать? И как он с таким боровом справлялся?

— Похоже, что никак. Тоже получал от отца.

— Ясненько. Щас этого ублюдка отвезем в милицию. Там с ним побеседуем. Есть у меня мыслишка. Ты в театральном кружке когда-нибудь занималась?

На утро следующего дня я распорядился, чтобы Юрченко привели в комнату для разбора. Мрачный кабинет без окон при «обезъяннике» — то, что нужно.

Я входил не спеша. Заодно удостоверился, что вчерашнюю спесь с задержанного как рукой сняло. Трезвый и подавленный, он смотрел на меня исподлобья, ерзая на приваренной к полу скамье, перебирая «мазутными» пальцами (вчера его дактилоскопировали, а такая краска плохо отмывается). Я с деловым видом разложил на железном, выкрашенном в цвет синюшных стен столе, бумажки и сочувственно кивнул задержанному.

— Плохи твои дела. Леонид, очень плохи… Но — сам виноват.

Ничего больше не добавив, я стал заполнять бланк протокола, вписывая туда всякую белиберду, типа «мама мыла раму» и «идет бычок, качается».

— Я ничего не сделал, — испуганно таращился на меня Юрченко.

В ответ я лишь многозначительно хмыкнул и сочувствующе закивал:

— Ну-ну… Все так поначалу говорят.

— Бл*ть! Начальник! Вот те крест! Я ничего не сделал!

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Света, она незаметно мне подмигнула и серьезным голосом проговорила:

— Андрей Григорьевич, Антонина Юрченко повторила свои показания под протокол, готова сотрудничать со следствием...

— Хорошо, — кивнул я.

Леня что-то прошипел. Почти про себя, но я явственно расслышал «сука».

Света с укоризной посмотрела на задержанного и покачала головой:

— Как же так вы могли, гражданин Юрченко. Как же так?

Тот ударил себя кулаком в грудь и замотал головой, дескать, не виноват я. Кажется, дар речи его временно покинул.

Света скрылась, а я продолжал корябать в протоколе что-то из Маяковского. Через некоторое время в кабинете нарисовался уже Погодин:

— Андрей Григорьевич, санкцию на обыск получили, вы скоро освободитесь?

— Скоро, — кивнул я.

— А это и есть тот самый? — Погодин многозначительно уставился на Леню.

— Собственной персоной, — ответил я.

— Вот гад… — прошипел Погодин и скрылся.

Никто из нас не прерывал тишины, я только ручкой скрипел. Спустя время постучался Катков:

— Андрей Григорьевич, я проверил. Пальчики оставлены гражданином Юрченко Леонидом Сергеевичем, 1940-го года рождения, три следа обнаружены на…

— Постой, Алексей, — я многозначительно кивнул на задержанного.

— А… Кхм. Это, выходит, он и есть?

Вместо ответа я махнул рукой, дескать, скройся, не до тебя. Катков изобразил виноватый вид и закрыл за собой дверь.

Через пару минут, соблюдая ритм всей нашей пьесы, появилась другая массовка в виде помощника дежурного и какого-то сержанта:

— Андрей Григорьевич, — доложил помдеж. — Камер одиночных нет, придется Юрченко в общую сажать.

— Сажайте, — пожал я плечами, не отрывая взгляда от бумаг.

— Ну как же?.. — помдеж перешел на шёпот, как будто сидевший тут же страдалец мог его не услышать. — А если задушится? Вернее, помогут ему. Не любят у нас таких. Даже бывалые сидельцы не любят.

— Что же теперь? — хлопнул я кулаком по столу. — Возле каждой мрази по милиционеру круглосуточно выставлять будем? Уводите! — кивнул я на ошалевшего Юрченко.

— Как — уводите? — пролепетал тот. — А показания мои снимать не будете? Меня-то выслушать, значит?

— А зачем нам твои показания, Леня? — сверлил я его взглядом. — Нам показаний твоей супруги хватает.

— Да врет она все! — вдруг взвизгнул здоровяк. — Врет, сука! И выродок ее такой же лживый и извортливый был. Нагуляла, паскуда, а я ростил.

— Поэтому ты убил Вадима? — спокойно и даже с некоторым безразличием в голосе проговорил я.

— Да не хотел я его убивать! Паршивец с ножом на меня кинулся. Ну я и толкнул его, спьяну дело было. Он затылком об угол табурета приложился, с лету-то. Не хотел я. Так случайно вышло… Нечего ему было лезть!

Юрченко явно был готов сейчас на всё — испугался за свою шкуру. Спектакль нельзя было прерывать, а не то я бы плюнул паскуде в лицо.

Я спокойно проговорил:

— Хочется тебе верить, Леня. За непредумышленное убийство не расстреливают. Вижу, человек ты не совсем пропащий. Рассказывай, куда труп спрятал. Мы-то уже знаем. Но ты сам давай. Облегчи душу.

— Да в погребе он!

— Как — в погребе? — опешил я. — Заморожен, что ли?

— Почему заморожен? Закопал я его. Будто похоронил. А всем сказал, что потерялся…

Леня обхватил руками голову и зарыдал. Плечи его дергались, и из груди доносилось бульканье. Я подождал несколько секунд. Неужели проснулась совесть?

— Антонина, сука… Сдала. Убью гадину, — простонал он.

Я тихо хмыкнул. Куда уж там.

— Никто тебя не сдавал, Леня, — похлопал я его по плечу. — Молодец, что сам признался. Но за Вадика ответить придется.

Глава 6

— Отлично сработали, Андрей Григорьевич и Светлана Валерьевна, — Горохов довольно пыхтел сигаретой на утренней планерке. — Раскрыли старое убийство подростка. Подозреваемый уже дал признательные показания. На следственном эксперименте поведал, как все произошло. Указал на место захоронения своего сына. Заброшенный погреб в его же дворе. Останки направили на экспертизу. Но, как вы уже догадались, товарищи, это совсем не наш Холодильщик. Почерк и мотив не те. Так что дело я оставил расследовать местным. А нам надо думать о своем и разработать план дальнейших следственно-оперативных мероприятий.

— Разрешите, Никита Егорович? — Погодин, будто в школе, поднял руку.

— Говори, Федор.

— Я проверил мясокомбинат и продовольственные склады. Прошерстил все морозильные камеры там. Выяснил, что доступ к ним имеют сразу несколько сотрудников. Маловероятно, что Холодильщик хранил трупы где-то на производстве или в подобных учреждениях. Опасно это. Скорее всего, у него дома есть подобная морозильная установка.